Доктор Роберт Монтгомери, ковбой среди американских трансплантологов. Высокий, с усами и бакенбардами, часто в джинсах и ковбойских сапогах. Роб много сделал для трансплантации, теперь её очередь сделать что-то для него. Далее его прямая речь в моём переводе (оригинал на leapsmag):
Проведя трудовую жизнь хирургом–трансплантологом, я по иронии судьбы сам стал пациентом с пересаженным сердцем. Я знал, что это произойдёт с 1987 года, когда мне было 27 лет. Мне позвонила невестка и сказала, что мой 35–летний брат Рич только что внезапно умер во время катания на водных лыжах. После вскрытия брата круг замкнулся и стало ясно, что таинственная болезнь сердца, от которой умер отец, когда мне было 15 лет, была генетической. Меня обследовали и стало ясно, что я тоже унаследовал кардиомиопатию, прогрессирующее ослабление сердечной мышцы, которое часто приводит к опасным нарушениям ритма и внезапной смерти. Мои врачи посоветовали мне установить дефибриллятор–кардиовертер (CRT–D), который будет бить моё сердце током, если оно внезапно остановится. Они также сказали мне, что я был первым хирургом в мире, которому имплантировали такое устройство, и что это несовместимо с работой хирургом. Живя от одного удара сердца до другого, я знал, что должен делать это правильно — в этом отношении моя болезнь стала благословением.
За этим последовали периоды стабильности, перемежающиеся прикосновениями к смерти. У меня была семья, я работал продуктивно и продолжал жить, зная, что это хрупкая ситуация может в одно мгновение перевернуться с ног на голову. В некотором смысле заставило меня проводить свое время и сосредоточить свои усилия более осознанно и целенаправленно. В 2017 году, следуя страсти к путешествиям в дальних районах Патагонии, я потерял сознание от бактериальной пневмонии и сепсиса. Сам не зная, в своей больнице я подцепил внутрибольничную супер–инфекцию. Через несколько дней бактерии проникли в мою кровь и приблизили меня к смерти настолько, насколько это возможно. Я лежал в течение почти 3 недель в коме на носилках в крошечной больнице в Аргентине, умирая от септического и кардиогенного шока, прежде чем стабилизировался настолько, чтобы меня могли отвезти в больницу Нью–Йорка в Лангоне, где я работал. Я проснулся беспомощным, неспособным идти, говорить или глотать еду или пить. Это был длинный путь, но мне удалось полностью оправиться от этого эпизода; через 3 месяца я вернулся на работу и в операционную. Затем накануне похорон моей матери, у меня была остановка кровообращения во время бродвейского шоу, и на этот раз мой кардиостимулятор не смог меня оживить. Была длительная сердечно–лёгочная реанимация, в ходе которой мне сломали рёбра и позвоночник. Только в самом конце реанимации меня завели. Шоу остановили, и я проснулся от овации театральных зрителей Нью–Йорка, которые были ошеломлены этим воссозданием библейской истории Лазаря или моим реальным исполнением воскресения Джона Сноу в конце 5 сезона “Игры престолов”.
Вопреки советам врачей, я присутствовал на похоронах мамы, снова попытался вернуть себе чувство нормальной жизни. Мы обсуждали трансплантацию, но, хотите верьте, хотите нет, существует такой дефицит органов, что я еще не был «достаточно болен», чтобы получить достаточный приоритет для получения сердца. Как хирург–трансплантолог, я участвовал в некоторых важных инновациях, направленных на расширение числа органов, доступных для трансплантации. Я устроился в Нью–Йоркский университет в 2016 году чтобы открыть новый Институт трансплантации, в котором была бы программа трансплантации сердца. Мы наняли команду хирургов по пересадке сердца, кардиологов. Команда мне тогда не была известна, но она спасла мне жизнь год спустя. Одним из нововведений, в которых я принимал участие с момента его создания в 1990–х годах, было использование органов доноров, инфицированных вирусами ВИЧ и гепатита С. Мы популяризировали новые способы выявления этих вирусов у доноров и обеспечили, чтобы риск был максимально сведен к минимуму. В 2018 году в США от передозировки наркотиков умерло 49 000 человек. Потенциальных доноров органов с гепатитом С оказалось больше, чем потенциальных реципиентов, инфицированных этим вирусом. Более половины из этих совершенно хороших органов отбрасывались. В то же время недавно появился новый класс лекарств, способных излечить гепатит С. В то время я работал в больнице Johns Hopkins, и наша команда разработала протокол для использования этих инфицированных органов для тех реципиентов, которые готовы принять зараженные органы, несмотря на риск. После этого мы бы лечили их новым классом лекарств и, по всей вероятности, вылечили бы без ущерба для здоровью. Я принес этот протокол с собой в Нью–Йоркский университет. Несколько месяцев спустя в Матере, Италия, где я участвовал в медицинском совещании, я подвергся серии эпизодов желудочковой тахикардии. У меня было 4 остановки сердца за 3 часа. От первого я упал на каменный пол и разбил лоб. Когда я прибыл в маленькую больницу, мне снова показалось, что это Патагония. Одним из первых, кого я встретил, был католический священник, который приготовил мне последние таинства.
Я знал, что этот момент наступил, и поэтому с помощью одного из моих коллег и итальянских врачей, которые дали ему лекарства для реанимации, я убежал из больницы, сел на коммерческий рейс обратно в Нью–Йорк. Я был госпитализирован в отделение интенсивной терапии в Нью–Йорке и через 3 недели там мне сделали пересадку сердца. Мне пересадили сердце от донора с гепатитом С, погибшим от передозировки героина. Я заразился гепатитом С, после чего элиминировал этот вирус за 2 месяца антивирусной терапии. Всю жизнь, оказывается, я принимал решения, которые сошлись в тот момент жизни, когда мне понадобилась трансплантация. Сегодня почти ровно через год после трансплантации, я вернулся к работе, путешествую, наслаждаюсь природой и читаю лекции. Моя болезнь сердца ушла, когда старое сердце удалили. Ушел также кардиостимулятор. Мне больше не угрожает внезапная сердечная смерть. Я обменял все это на жизнь пациента, перенесшего трансплантацию, у которого есть свой собственный набор проблем, но я явно поменялся. Это клише, я знаю, но я наслаждаюсь каждым моментом каждого дня. Это чудо, что я все еще здесь.
О чём говорит эта поучительная история? О том, что пересадка органов реальна для каждого. О том, что органы от инфицированных доноров вполне могли бы применяться в определенных условиях. И о том, что все наши решения ведут нас в точку, в которой все они сойдутся, надеюсь, на благо
No responses yet